Чтобы оценить изложение любого философского учения, необходимо разобраться в двух моментах: предмете, развивающемся в истории философии, и методе, которым он исследуется, поэтому для начала постараемся артикулировать отношение Поля Рикёра к этим двум пунктам. Предмет философии по его убеждению един, но достигается это единство лишь путем «дебатов одной философской позиции с другой»[1], а поэтому оно всегда остается недостижимо в истории философии, и «никто не в состоянии создать philosophia perennis (вечную философию)»[2]. Этот радикальный историко-философский плюрализм мыслитель сформировал в борьбе с социологией науки, стремящейся типологизировать философские учения, путем сведения их к набору «-измов», обусловленных социально-экономическими обстоятельствами той или иной исторической эпохи. В рамках этой полемики Рикёр выделяет два подхода к «ремеслу» историка философии. Первый он называет «системным», стремящимся уместить в прокрустово ложе момента тотальности индивидуальную целостность философских учений[3], а второй — «своеобразным», восстанавливающим утраченную историческую особенность каждой системы. «У меня нет никаких оснований утверждать, что то или иное философское учение — это всего лишь момент чего-то целого; только совершая насилие я могу свести философское учение к моменту, превратить в момент, имеющий смысл вне него самого»,[4] — чистосердечно признается мыслитель. Сознавая крайности этих позиций, Рикёр предлагает связать историю философии через коммуникацию каждого из её представителей. «Коммуникация является структурой истинного познания. — пишет он, — Благодаря ей история философии не сводится к беспорядочному писанию не связанных одна с другой монографий — для меня она обнаруживает «смысл» в историческом хаосе. Эта история не является более «воображаемым музеем» философских произведений; она есть дорога ведущая от «я» к «я». История философии — это созидание философии как поворота к прояснению собственного «я»»[5]. Давайте же посмотрим, как удалось этому исследователю наладить контакт с Платоном и Аристотелем.

Сразу стоит отметить, что философствование XX века по форме выражено в сборниках статьей, эссе и конспектах лекций. Можно предположить, что такое положение философии связано с недостаточностью письменного изложения философии, которую отмечал ещё в начале XIX века И.Г. Фихте в устных выступлениях перед образованной публикой Германии[6]. Работа Поля Рикёра не является исключением и представляет собой конспект курса лекций, цель которого заключалась в понимании «интенции» западной философии через историю её начала. Этот исток, по мнению исследователя, лежит в полемике Платона и Аристотеля, породившей три философских определения: бытие, сущность и субстанцию. Рикёр начинает с указания на генезис сущности, связанный по форме с вопросом «Что есть нечто?». Такая постановка вопроса раскалывает сущее на единое бытие и множественность его определений, порождая проблему отношения бытия и сущности, выраженную учением Платона. Французский мыслитель, следуя своему коммуникативному методу, полагает: «Проблема сущности тождественна проблеме языка, именования. Вопрос: «Что такое добродетель, что такое мужество?» равнозначен вопросу: «Что такое то, что мы называем добродетелью, мужеством». Платоновская проблема — это проблема основания, критики языка»[7]. Свою точку зрения он подтверждает анализом диалога «Кратил», при разборе которого приходит к выводу: «Бытие сущностно дискретно; с самого начала оно дано во множественных реальностях, во многих сущих. Эта рефлексия над языком отдаляет здесь Платона от Парменида, для которого небытие немыслимо, потому что бытие едино. У Платона оно изначально множественно. Платоновская онтология — это плюралистическая онтология: поскольку имеется множество слов, имеется и множество сущих»[8]. Эта изначальная множественность подвергается критике в Теэтете, где демонстрируется, что чувственное восприятие и мнения, основывающиеся на нем не соответствуют знанию, из-за изменчивости и непостоянства этих способов познания. Для Платона принципиально важно обнаружить единство бытия, поэтому далее Рикёр описывает негативное восхождение к диалектике, отмечая отрицательное отношение философии к опыту. «Истина всегда должна завоевываться через критику, через опровержение эмпиризма»[9] — пишет он.

Диалектика единого бытия, изложенная в Пармениде представляется Рикёру «языковой игрой»[10], а главное достоинство диалога он видит в критике теории идей, причастных вещам, ведь признание таких сущностей заставляет нас потонуть в пучине пустословия, так как все многообразие опыта лишь удваивается, заставляя нас признавать бытие идей волос, грязи и тому подобного. Доходя до рассуждения о бытии единого, Рикёр отмечает: «Здесь диалектика предстает в своем наиболее подозрительном виде: как эристика, опровержение которой есть цель всего платонизма»[11]. Все гипотезы и выводы, рассматриваемые в диалоге, полагает мыслитель, приводят Платона к необходимости рассмотреть «истину софистики»[12], так как итогом диалога становится противоречивое определение сущности бытия. «В самом деле, почему причастность выглядела абсурдной в Пармениде? — спрашивает Рикёр, — Потому что она воображалась по модели материального (целое, которое пронизывает свои части; образец, которому подражает его копия…). «Разделение» и «подобие» здесь неверно представляли причастность. Быть может отношение «вот этого» к его «смыслу», чувственного к идее, следует считать диалектическим отношением Тождественного и Иного?». Далее он объясняет, что в этом противоречии умопостигаемого лежит верхняя граница платоновской философии, стремившейся взойти от нижней границы — многообразия чувственно-воспринимаемого мира — к его единому идейному основанию. Рикёр считает, что именно по этой причине, Платону необходимы мифы, которыми он соединяет два предела собственного учения. Такое смешение философского содержания с религиозным приводит французского мыслителя к проблеме «божественного» в платоновском учении[13].

«Итак, Платон хорошо знал пределы онтологии сущностей; он исследовал эти пределы в обоих направлениях — вверх и вниз. От своего сократического начала отмеченный проблемой языка, платонизм есть философия умопостигаемых определений, а значит философия сущностей, а не бытия»[14] — подводит итог философской стороне платоновского учения Рикёр.

Далее он переходит к Аристотелю и его проблеме субстанции. Рикёр справедливо отмечает преемственность между Платоном и его выдающимся учеником, но согласия между ними он не находит. В «Метафизике» французский мыслитель видит лишь анализ понятия сущности. «Объяснять — полагает он — значит анализировать сам объект, давать узнавать его через его элементы»[15]. Действительно, рассудочная форма изложения Аристотелем первой философии может производить впечатление чисто аналитического рассмотрения различных определений сущности, так как их необходимая связь остается субъективным достоянием философа и тех, кто взял на себя труд усвоить его учение, подлинная душа которого не анализ, а диалектика Платона[16]. Цель скрупулезного различения Аристотелем родов и видов не сводится к получению множества особенных сущностей, так как сам философ устремлен к единой субстанции[17], полагающей их. «Субстанция — по мнению Рикера — есть не что иное, как индивидуальная вещь, сама по себе полная, вместе со всеми качествами и отношениями; и как таковая, она может существовать отдельно»[18]. Формой её бытия выступают особенные сущности — роды и виды, а их взаимопроникновение дает определенность всему реальному. «Следовательно, единство определения обеспечивается присутствием рода в виде и вида в последнем видовом отличии (индивиде — Д.В.): это присутствие рода в последнем видовом отличии»[19]. Например, определяя нечто по виду как двуногое, мы подразумеваем род животных, а не растений, и любой индивид с необходимостью будет носителем родовых признаков. «Отныне становится очевидным, что теория формы имела целью встроить всю логику дефиниции в реальность вещей»[20]. В логике Аристотеля познание вещей есть познание сущности — причины по которой они есть то, что они есть, а не нечто иное, поэтому знание не агрегат общего в явлениях, а их необходимая связь. «Истинный объект знания — необходимое, а не общее; на языке Аристотеля само по себе (καθ αυτού), а не универсальное (καθόλου)»[21]. Такой самобытный объект Рикер обнаруживает в энтелехии — неподвижном двигателе, который движет все как «желанное», или как цель. Этим предметом не может занимается диалектика, ведь она сосредоточена по мнению французского мыслителя на языковой проблематике соотношения видов, поэтому учение Аристотеля «уже не анализ языка и его значений — полагает он — но анализ реального как формы и акта, служащий основанием рефлексии над отдельной субстанцией»[22].

Итогом исследования служит характеристика аристотелевского учения как «феноменологии сущего»[23], то есть прояснения явлений первой субстанции, и способов её бытия. «Вся онтология Аристотеля опирается на два «перехода» переход сущего как сущего в субстанцию и переход совершенной субстанции во вторичные субстанции. Эти два перехода обозначают два момента, в которых аристотелизм в целом выигрывает или проигрывает все» — заключает Рикёр.

Для оценки философской позиции мыслителя не будет достаточно лишь охарактеризовать предмет и метод его исследования, но необходимы определенные границы, в рамках которых она может найти свое место. Степень понимания предмета философии на наш взгляд достаточно точно артикулирована А.Н. Муравьевым в статье «Философия и филодоксия в высшей школе». В ней он выделяет четыре ступени: произвольное знакомство, феноменологическое изучение, историко-философское исследование и логическое понятие[24]. Поль Рикёр в связи с его сосредоточенностью на своеобразии исторических учений стоит на феноменологической точке зрения, задача которой отличить специфичный философский предмет от иных форм духовной деятельности, в том числе от искусства и религии. Это положение подтверждается тем, что древнегреческую философию этот мыслитель называет «религией разума», а систематический взгляд на её развитие в истории он отрицает. В связи с этим можно заключить, что цикл его лекций справедливо можно назвать введением в философское мышление, но не исследованием его предмета.

Дмитрий Виноградов

Примечания: 

  • [1] Рикер П. «История и истина», с. 72
  • [2] Там же. с. 73
  • [3] Этот взгляд по мнению Рикёра представлен в первую очередь Г.В.Ф. Гегелем, а также по этой логике всеми философами, стремившимися подвести итог достижениям предшественников в своих учениях.
  • [4] Там же. с. 85
  • [5] Там же. с. 69
  • [6] В основных чертах современной эпохи И.Г. Фихте замечает, что бесконечный поток печатной продукции ведет к появлению «чистого читателя», уже не способного самостоятельно отнестись к произведению и довольствующегося рецензиями и литературными обзорами, ведь, желая идти в ногу с интеллектуальными достижениями эпохи, которых с каждым годом печатается все больше, он уже не успевает даже знакомится с ними. Это невротическое состояние погружает человека в словесный дурман, а пробудить из него способна лишь устная речь, демонстрирующая живое развитие мысли, пробуждающей самосознание в каждом слушателе. [См. И.Г. Фихте. Основные черты современной эпохи].
  • [7] Рикёр П. Бытие, сущность и субстанция у Платона и Аристотеля, с. 22
  • [8] Там же, с. 26
  • [9] Там же, с. 34
  • [10] Там же, с. 89
  • [11] Там же, с. 98
  • [12] Там же, с. 99
  • [13] Не будем подробно останавливаться на этом разделе, так как он не представляет собой философского содержания, и ограничимся тем, как сам Рикёр артикулирует её: «Именно, через встраивание «божественного» в философию религия смогла быть воспроизведена в философии. Мы покажем, что эта разумная религия философов начинается вместе с самой философией» [Там же, с. 132]
  • [14] Там же, с. 130
  • [15] Там же, с 224
  • [16] Платон, Софист, 254d
  • [17] Поль Рикер отмечает, что сущность (ουσία) в учении Аристотеля достаточно сложно транслируется на другие языки, так как «означает и субстанцию (substance) и сущность». Сам он соглашается с переводом Оуенса, предложившего английскую версию «entity» (естество).
  • [18] Рикёр П. Бытие, сущность и субстанция у Платона и Аристотеля, с. 222
  • [19] Там же, с. 242
  • [20] Там же, с. 241
  • [21] Там же, с. 246
  • [22] Там же, с. 271
  • [23] Там же, с. 279
  • [24] Подробнее в статье.