Ляшко И.А. Историко-философский метод раннего Гегеля
Две впервые публикуемые на русском языке работы Гегеля «Различие между системами философии Фихте и Шеллинга» и «Вера и знание» [1] можно определить как историко-философские. Отметим значение данного издания для русскоязычных читателей.
В этих исследованиях молодой Гегель не обходит вниманием вопрос о методе изучения философских учений. Мыслитель отличает своё отношение от исторического способа, который представляет каждое учение только как мнение: «Присущий философии живой дух требует для своего обнаружения порождения родственным ему духом. Подобно чуждому феномену, он проходит незамеченным для исторического отношения <…> Собирательство прочно придерживается точки зрения, равнодушной к истине, и сохраняет свою самостоятельность, принимая или отбрасывая мнения или вовсе не принимая никакого решения» [с. 46]. В противоположность такому музейному собирательству Гегель определяет свой метод как спекулятивный, что означает рассмотрение учения как завершённой тотальности, выражающей всеобщность разума особенным (ограниченным) образом. Поэтому предметом гегелевского исследования учений Канта, Якоби, Фихте, Шеллинга становится их разумное содержание, а форма их систем– лишь в той мере, в которой она соотнесена с этим содержанием.
Вскрывая в учениях то, что они сами в себе увидеть неспособны, Гегель объединяет их под общим определением рефлексивности (рассудка). Во-первых, рассудок не преодолевает конечность противоположностей. Например, с этой точки зрения даже Фихте, будучи трансцендентальным идеалистом (исходящим из абсолютного Я), оказывается таким же догматиком, как и критикуемый им материалист (исходящий из вещи в себе) – то есть последовательным приверженцем своего принципа. Именно наличие альтернативы (начало системы в Я или в вещи в себе, идеализм или материализм) делает любой выбор односторонностью. Поэтому, во-вторых, познание абсолютного при таком подходе остаётся только претензией, но не реализованной системой его познания (тенденцией, но не наукой) [с. 62-63].
Поскольку Кант, Якоби и Фихте стоят на точке зрения рассудочной противоположности, постольку Гегель причисляет их к мировоззрению Просвещения [с. 157-158]. Как философы глубокой натуры они выгодно отличаются тем, что полагают веру в иное этой ограниченности, в абсолютное, доводя рефлексивную, рационалистическую культуру до выражения в системе [с. 167-168]. Но такая система, всё же, не сознаёт, что, полагая ограниченность, она тем самым полагает и тенденцию к выходу из неё. То есть не сознаёт абсолютного тождества.
Таким образом, русскоязычный читатель получает возможность узнать, как Гегель на раннем этапе своего философского становления раскрывает учения в той определённости, которую они содержат в себе, но не имеют для себя. А именно: они предстают в перспективе научной задачи выразить тождество противоположностей. Так мы можем наблюдать, как исторические современники мыслителя становятся его философскими предшественниками.
Осознание спекулятивной природы тождества противоположностей составляет историко-философский метод молодого Гегеля, позволяющий ему избежать ошибок, часто совершаемых исследователями истории философии:
- простого пересказа учения в его особенности, отличающей его от других особенных и потому ставящей в один ряд с ними – представления учения как одного из многих музейных экспонатов;
- интерпретации и экспликации учения через иной, внешний для него самого, особенный принцип.
Предметом историко-философского исследования Гегеля выступает всеобщее содержание учений, а не их особенность. Имея это в виду, обозначим троякую ценность появления этих работ на русском языке.
Во-первых, отечественные исследователи получают возможность увидеть развитие метода Гегеля в связи с его подходом к истории философии: как в начале своей философской «карьеры» немецкий мыслитель исходит из тождества тождества и нетождества – спекулятивного принципа, выражающего единство противоположностей. Мы получаем возможность сравнить его с изложением трёх отношений мысли к объективности в «Энциклопедии философских наук», в которой историко-философское исследование уже более широкое по материалу и более определённое по форме.
Во-вторых, в рамках университетских курсов по истории философии преподаватель получает возможность начинать знакомство студентов с Гегелем на семинарских занятиях именно с этих статей, так как они высвечивают дух логического метода Гегеля на пройденном только что материале – учениях Канта, Фихте, Шеллинга. Тем самым гарантируется педагогически плавный переход к труднейшему материалу.
В-третьих, интересующийся философией читатель, проявив усидчивость и непредубеждённость, имеет возможность увидеть, что гегелевская критика «философов Просвещения» применима также и ко многим последующим, постклассическим учениям, не уделяющим должного внимания своему методу – не оценивающим его с точки зрения отношения к противоположности. Это может послужить своеобразной прививкой при встрече с однобокими оценками гегелевского наследия, сводящими его к какой-либо односторонности (например, рационализму, панлогизму, метафизике, идеализму), поскольку в самом учении Гегеля подобная односторонность не содержится.
Выражаем сердечную благодарностьпереводчику, Антону Александровичу Иваненко, и издательству «Умозрение» за публикацию книги, дающей русской культуре эти научные и образовательные возможности.
Примечания
